Укрощение строптивой

Падуя. Перед домом Баптисты.

Входят Баптиста, Гремио, Транио, Катарина, Бьянка, Люченцио и слуги.

(к Транио)

Синьор Люченцио, сегодня день

Венчанья Катарины и Петруччо,

А зятя и в помине даже нет.

Посмешищем в глазах людей мы станем!

Жених пропал, а в церкви ждет священник,

И все давно готово для венчанья.

Что скажете вы о позоре нашем?

Позор лишь мне. Заставили насильно

И против воли сердца дать согласье

Заносчивому, грубому нахалу,

Шуту, который свататься спешил,

Да только не торопится жениться.

Я говорила вам, что он дурак

И прячет злость за наглостью своею.

А чтоб ему прослыть весельчаком,

Готов посватать тысячу невест,

Назначить свадьбу, пригласить друзей,

Не помышляя вовсе о женитьбе.

В лицо теперь мне пальцем будут тыкать:

Она, мол, стала бы женой Петруччо,

Когда б на ней изволил он жениться.

Баптиста, Катарина, успокойтесь!

Петруччо вас обманывать не станет.

Его случайность, видно, задержала.

Он хоть и груб немного, но разумен;

Хоть весельчак, да честный человек.

Ах, лучше б я его совсем не знала!

Уходит плача; за нею Бьянка и другие.

Ступай, дитя! Не упрекну за слезы.

Святая не снесет такой обиды,

Не то что ты, с твоим строптивым нравом.

Входит Бьонделло.

Хозяин! Хозяин! Новости, старые новости, такие новости, каких вы никогда не слыхали!

Что это за старые новости? Как это может быть?

А разве не новость — прибытие Петруччо?

Он прибыл?

Нет, синьор.

Так в чем же дело?

Он прибывает.

А когда он будет здесь?

Тогда, когда будет стоять на моем месте и глядеть на вас.

Но расскажи нам твои старые новости!

Ну как же! Петруччо едет в новой шляпе и старой куртке, в старых, трижды лицованных штанах; сапоги его служили свечными ящиками — один застегнут пряжкой, другой подвязан шнурком; старый ржавый меч из городского арсенала с изломанной рукояткой, отбитым острием и без ножен. На лошади — изъеденное молью седло, и стремена друг с другом в родстве не состояли. Вдобавок еще лошадь больна сапом, холка сбита, зубы шатаются, селезенка екает, кожа в болячках, суставы распухли; страдает желтухой и головокружением; ее грызут глисты, спина с изъяном, лопатки торчат, на передние ноги припадает, удила сломаны, а недоуздок из бараньей кожи, да его, видно, так часто натягивали, чтобы лошадь не свалилась, что он разорвался и теперь в нескольких местах связан узлами. Подпруга сшита из шести кусков, а подхвостник бархатный, с дамского седла; на нем именные буквы, красиво выложенные гвоздиками, и связан он бечевкой.

А кто едет с ним?

Ах, синьор, его слуга, разукрашенный не хуже лошади. На одной ноге у него бумажный чулок, на другой шерстяная гетра, и подвязаны они синим и красным шнурками. Старая шляпа, а вместо пера воткнуто сорок пестрых лент. Чудовище, истинное чудовище по наряду, и не похож ни на христианского лакея, ни на человеческого слугу.

Не зря Петруччо так смешно наряжен,

Обычно он как принято одет.

Я рад, что он явился, в каком бы он виде ни прибыл.

Нет, синьор, он не прибыл.

Разве ты не сказал, что он прибыл?

Кто? Петруччо прибыл?

Ну да; Петруччо прибыл.

Нет, синьор; я сказал, что его лошадь прибыла, а он сидит на спине у нее.

Да ведь это одно и то же.

Где видано такое?

Тут дело не простое;38

Ведь конь и господин,

Хоть больше, чем один,

А все-таки не двое.

Входят Петруччо и Грумио.

Куда все подевались? Эй, кто дома?

Вы в добром здравии?

Куда там в добром! ..

Но не хромаете?

Сказать по правде,

Одеты вы не так, как подобает.

И в лучшем платье я спешил бы так же.  —

Где Кет? Где нежная моя невеста?